В. В. Медушевский. Духовный анализ музыки: великие эпохальные стили

О началах. Секрет музыкальной красоты. Предисловие к мастер-классу

Евклидовы «Начала» открыли человечеству путь к выводному знанию, без которого невозможна никакая наука, никакая теория. Теория (от глагола со значением «видеть») — связное видение сущности. Теория — в неслучайном этимологическом родстве с Теос, Бог (Видящий). Одно, в котором все, — здесь тайна зрячести ума и сердца, основание крепости воли.

Способность умного видения — критерий успешности обучения. Он отражен в Положении о школьных отметках 1840-х годов в России. Удовлетворительно — ученик знает предмет без пропусков, но как многое; хорошо — как одно, в котором многое, отлично — когда навык цельности мысли проявляет себя во всем, и в любой частности открывается радостная бесконечность смысла. Одно — живящее блаженное Солнце правды, вдохновенный смысл жизни. А во тьме — какое видение?

Дореволюционная педагогика учила гениальности, современная — старается всех спихнуть в бессмысленность. Нет лучей тьмы. Тьма — отсутствие света, отрицательная величина. Взращивается глупость отъятием света. К тому толкает образовательные учреждения «творчество» бюрократов, всякого рода ФОСы (фонд оценочных средств) и прочая белиберда, цель которой — гарантированно исключить из учреждений искусства вдохновенную красоту, из храмов науки — светозарную истину, а безлюбовную жизнь запутать в лабиринте нескончаемых бедствий. О векторе Новейшего времени пророчествовал Бердяев: «Наш век страдает волей к бездарности».

Едиными началами Евклид охватил область математики. Ньютон заложил основы выводной физики, заимствовав из Библии понятие силы как причины изменений в мире.

Нельзя ли и всё на свете увидеть в сиянье Одного? Чтобы, например, в кратчайшей межфразовой цезуре музыки открылся бесконечно вдохновенный смысл?

Каким должен быть мельчайший элемент сущего, чтобы им соизмерить всё в мире видимом и невидимом: слово, дух, музыку, рисунок, ум, мысль, красоту, сердце, волю, жизненный поступок?

Мельче мысли и всего на свете — первожест мысли=бытия (перво- не во времени, а как греческое αρχή). Их всего два: положительный, бытийственный, и отрицательный.

Первый — жест открытости (доверия, отдачи себя, веры, надежды, любви, верности, преданности, безлукавой простоты, безмерной красоты, истины, мудрости, свободы, творческой радости, силы жизни…).

Это жест бытийственный, ибо так своей абсолютной свободой Бог определяет собственное бытие, от которого производно бытие тварное. Бог есть любовь. Ею в вечности рождает Он Сына, живя в Нём, и испускает Духа, а Они совместно отвечают Отцу любовью же. Любовь есть жизнь Божия. «Живу Я!». 23 раза читаем мы в Священном Писании это самооткровение Божие (еще 5 раз в форме «Я живу!», кроме того «Живущий» и др). Бог живой! Он не некий застывший в себе философский абсолют. Абсолют мертв, Бог жив. Мертвый абсолют — как дал бы жизнь творению? Как живёт Бог? Сущность и силу Божественной жизни открыл миру Христос, совершенный Бог и совершенный человек. Бог живет любовью. Бытие есть общение любви! Любовь — основание единства Божия.

Принцип Своего бытия Бог заповедал разумному творению. Заповедал, а не предопределил, — почему? Любовь — божественна. Нетварная, она жаждет воссиять и в тварной, — хотел бы того и человек. По божественной природе своей она не может быть автоматической — только свободной, не принужденной. Написано: вы боги. Не автоматы! Последняя цель тварного бытия — войти в общение любви в недрах Божественной жизни. Автоматам там делать нечего. Свобода — основание и человеческой любви, даруемой свыше.

Чтобы свобода была не игрушечной, не шуточной, а серьезной и ответственной, требующей усилий в стяжании благодати Божией, которой взращивается любовь, нужна логическая возможность нелюбви: неотдачи себя, зажатости в себя, самоцентризма и эгоизма, непослушания, несмирения… Однако тварь предупреждена о последствиях.

Непослушание заповедям — перводвиженье противления, отрицательного бытия, псевдобытия, жест отчуждения, аутизма, недоверия, из которого растут злоба и безобразие. Так определили принцип своего отрицательного бытия бесы, взбесившиеся ангелы, соблазненные дьяволом. Cogito ergo sum. Мыслю, следовательно существую, — мнилось им. Ошибка! Они и не мыслят, и мнимосущие, лишь имитирующие существование, словно в зазеркалье.

Мыслить — значит приближаться к ослепительной красоте истины Божией. А они — жестом отрицания, аутизма, отчуждения от Бога — обрекли себя на вечное бегство во тьму. Тьма — отсутствие света. Бесовская светобоязнь — плод нелюбви к истине Божией. Мыслить во тьме невозможно — остается лишь мнить. Глина придумок слипается — на основе отрицательных энергий — в мировоззрение, взгляд на мир твари, а не Творца. Мировоззрение, изобретенное некогда светоносным ангелом Люцифером, тут же превратившимся в дьявола, — противоположность богосознания, изначально вложенного в ангелов и людей.

Нет в бесах и бытия, ибо бытие есть общение божественной любви. Бесы сбиваются в стаи. Но не любовью! Сбиваются общностью отрицательной задачи: прятаться от истины и совращать людей. Их злорадство и жажда мучительства — противоположность вдохновенной радости божественной любви. Что за жизнь в злорадстве, злобе, строительстве козней? К такой же смене ориентации бесовский мир хочет подтолкнуть и человека, и часто это удается. Главная забава бесов — сделать людей подобными себе, отвести от Бога, злорадствовать об их погибели и издеваться над ними.

Cogito ergo sum« — их придумка, жест аутизма, подброшенный людям. Пусть Декарт, считавший себя верующим человеком, вытащит из тьмы исходного аутизма карманного бога, — это уже не будет Бог откровения, Живой и Живущий в человеке только на первых ролях, а не для украшения коренной тьмы.

Почему бесы возымели влияние на верующих, казалось бы, людей? В 1054 году христианские общества Запада откололись от Церкви. К XII веку восстали на заповедь Чаши Нового Завета («пейте от нее все»). За попрание центрального условия жизни благодать отдалилась от них, о чем предупреждал Христос. Так возникла схоластика и нелепый номинализм. Потеряв живое переживание реальности мира как мысли Божией, номиналисты, подобно бесам, заменили Божественные логосы бытия шелухой своих понятий-придумок. «Понимать» корнем имеет «имать», «иметь». Понимание — плод внимания¹. Внимать — значит жестом открытости вбирать в себя Божественную реальность бытия-мысли. Понимать — результат того, что было принято и освоено опытом. Когда исчез предмет молитвенно-познавательного внимания, не могло не исчезнуть и понимание. Понятия, отлученные от живых логосов бытия, стали пустыми этикетками, словесной шелухой.

Номинализм, породивший картезианство и каскад последующих отпадений, продолжает свою деятельность бесовского разложения жизни доныне. К примеру, движение нейролингвистического программирования представляет собой уже намеренное переопределение всех понятий на сатанический лад. Таков страшный финал деонтологизации языка, речи, мышления, жизни. Но когда вскоре придет Христос судить мир, вздрогнут уподобившие себя бесам люди, а верные возликуют. И чем ближе будем мы уже сейчас к восприятию мира как океана божественных логосов, то тем стремительнее начнем возрастать к грядущей радости. Нет искусств, нет наук, нет областей жизни, где бы не мог просиять океан нечувствуемой пока нами жизни.

Великая перспектива! Зачем же люди, называющие себя учеными и просвещенными, топчутся в унынии на месте, — так, словно ничего кроме их мнимой мудрости вокруг и нет? Василий Великий назвал их состояние «коренным неведением, которое не исправят и мириады знаний». Коренное невежество — беда главная. От нее — все производные.

А причина невежества — еще глубже. Святые отцы писали: люди будут судимы не за невежество, а за страсть неведения. Страсть неведения — и есть тот отрицательный первожест закрытости, онтологического аутизма и обособления, то отчаянно бессмысленное перводвижение души, которое несовместимо с жизнью и ведет в смерть вечную вслед за дьяволом и бесами.

* * *

Соизмерив все разумное бытие жестом синергийной открытости в богообщении, можем мы приступить к музыке.

Изначально почиталась она самым божественным из искусств. Понятно, почему: в ней минимум вещественности. Зато вся она в небесных озареньях. Язык несказанной красоты, восхищающей в жизнь нездешнюю, божественную.

Она и описывалась энергийно. «Ничто, ничто, — писал свт. Иоанн Златоуст, — так не возвышает и не окрыляет душу, не отрешает ее от земли, не избавляет от уз тела, не располагает любомудрствовать и презирать все житейское, как согласное пение и стройно составленная божественная песнь».

Рахманинов сочинение музыки описывает как священнодействие. У Баха последняя цель музыки — служение славе Божией и освежение духа (а без того вместо музыки «шум и дьявольская болтовня»). По Бетховену, музыка — откровение, более высокое, чем мудрость и философия.

Если гении так энергийно мыслят, — почему бы и нам вслед за ними не мыслить гениально? Неужели над Бахом, Чайковским, Бетховеном, Разманиновым возымеют верх гадкие ФОСы?! ФОСы — для бездарей, а планете нужны гении. Нельзя музыке обучать в соответствии с изобретателями ФОСов как химии или информатике, без удивления и восторга. Теория музыки и музыкальная педагогика должны быть адекватны — конгениальны — музыке.

Такой метод адекватного музыкального воспитания я предложил в учебной пособии «Духовный анализ музыки» (М., «Композитор», 2014).

Музыкантам очень важно ощутить, что они держат в руках. Винтики, вывинченные из музыкальных грамматик? Нет, из винтиков не сложится красота вдохновенной музыкальной речи, как не сложилось слово любовь из льдинок у Кая в царстве Снежной королевы. Музыканты держат в руках сгустки Божественных энергий. Кто изобрел цезуру? Кто придумал паузу, репризу, доминанту, коду, crescendo, многоголосие, полифонию, аккомпанемент, консонанс и диссонанс, жанр сольного концерта, прием «прощальной переклички регистров»? Никто не придумал. Все элементы музыкального языка еще до творения мира были в Замысле Божием. По Максиму Исповеднику, они —малые логосы бытия.

Безумные номиналисты времен схоластики отрицали бытие общих понятий — отрицали сущность вещей, которая есть лучащаяся любовью мысль Божия о них. Что ж тогда остается кроме ярлыков? Ярлыки — обозначения мнений отчужденной от бытия твари. А людям нужно истинное бытие. Логосы же бытия изначально возжжены огнем Божественной жизни. К примеру, доминанта — гармония небесных устремлений, неземных влечений, вопрошаний, прошений, упований. Начальная тоника — бытийственная опора, а вновь достигнутая тоника — гармония торжествующей гимничности. Именно потому классики словно бы никак не могут остановиться в беспрестанном кадансировании — иначе музыка лишилась бы этой живящей энергии. Человек ведь и рожден для жизни в славе Божией.

Если нет божественных энергий в душе исполнителя — чем делиться ему со слушателями? Своей низостью? Зачем тогда ему эта профессия? Как у Стругацких: «Нужны ли мы нам?» «Скажите, дорогая, зачем Вы живете на свете?» — спросил С. Нейгауз свою бесцветно игравшую студентку.

Бесцветность мы взращиваем в исполнителе, когда обучаем музыке формально. Формализм вылезает из ада, его яд смертелен.

Воспитать вдохновенного музыканта — значит возвести его в жизнь красоты, явленную в музыке. Этой цели должна быть подчинена теория музыки и практика ее духовного исполнительского анализа.

Ей — в меру сил автора — и служит проведенный мастер-класс.

_______________________________________________

^{1 В музыке и искусствах говорят о «художественных приёмах». Что же принимает приём, если не восторг божественных логосов бюытия! Но номиналистское мышление — автоматизированное. Автоматы не способны ничего понимать, ни принимать. Язык для них не есть океан божнственной мудрости, истины, любви, красоты. Художественный приём для автомата — всё равно, что параграфы для бюрократа. Ни автомат, ни бюрократ жизни не имеют. Равно как книжники, фарисеи, лицемеры, о которых говорит Христос, остерегая людей от мертвящей закваски фарисейской.}

Другие публикации автора в издании «Музыка в заметках»:

В. В. Медушевский. Мастер-класс «Музыка как чудо и исполнители как чудотворцы»

В. В. Медушевский. Время и вечность, или о том, как воскрешать музыку в исполнении

В. В. Медушевский. Жанровая теория в измерении красоты

В. В. Медушевский. Евангелие как сущность божественной красоты музыки