Со-творение небывалого

Сущее лучится новизной! ¹

Или не лучится?

Две позиции, две стратегии бытия. Глобальное Да и глобальное Нет. А как на самом деле? Онтологическая ситуация напоминает суперпозицию в квантовой механике: глобальный кубит бытия, жаждущий перводвижения ищущей веры. Суть бытия — общение, оно неотменимо. Без вопроса нет ответа. Сущее ответчиво. Еще как ответчиво! Задайте только вопрос. Хотя б обнаружьте смиренное недоуменье: ничего не понимаю, но хочу понять. И будьте честны. Если нет живительных лучей новизны в сущем, следовательно, и самой жизни, — тогда погасите Моцарта и вечную свежесть его музыки. С ним Баха, Рахманинова, всех гениев. Еще и ближних своих. Они винтики, если нет в них таинственной новизны. Татьяна Ларина — винтик без новизны? Но как же тогда она потрясла самого Пушкина, выйдя замуж?! Стихотворение творит поэта? А как иначе! Ведь истинный автор красоты — Святой Дух. Без вдохновенья нет полководцев, ни управленцев. Винтики не творят жизни. А право? В. А. Жуковский писал своему царственному ученику о поэзии правовой жизни. Но право, которое от правды, — не надо путать с хищными правилами тьмы, ищущими своего, уничтожившими Ирак, Ливию, миллионы людей современности.

Итак, что выбрать из суперпозиции двух глобальностей? ² Я выбираю Моцарта, ближних и дальних, мир света, который для меня привлекательней, онтологичней тьмы. Онтологическая тьма в отличие от физической — зла в своем аутизме, в своей страсти неведения, которую не одолеют и мириады фактов, она агрессивна, переполнена страданьями, пределом имеет ад.

Откуда же Моцарт? Или Сальери прав в сомненьях? Первая мысль моего выступления —

О недостаточности ветхого сознанья

Идея космологического циклизма зомбировала древних. Материя — служебная управляемая сторона сущего (потому лишенная творческого начала, хотя и хранящая в себе следы его влияния), — назойливо маячила перед глазами, парализуя дух.

В индуизме сам Брама, источник видимого мира, подвержен вечному колебательному процессу: он то миллиарды лет спит (а с ним и мир), то миллиарды лет бодрствует, затем вновь впадая в спячку. Миллиардолетия завораживали, глаза стекленели.

Мир Гераклита — вечно живой огонь, то разгорающийся, то угасающий. Красиво! Но какой же он живой в мертвости циклизма?

В Китае родилась идея Дао (пути), но конфуцианство затмило ее.

Ветхий завет потрясло откровение новости: мир создан! создан Богом! Зачем? Пророки станут догадываться о смысле. А пока — обжиться бы в уже открытом.

Послушаем Екклезиаста: «Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все — суета и томление духа». «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Цикличное время: строить и разрушать, разбрасывая камни слаженного бытия, — напоминает вращение веков Брамы, мерцающий огонь Гераклита… Но Бог — Творец лишь в прошлом, или же Творец навсегда? Вне смысла — как завершить Екклезиасту гимн круговращенью? Вот она, неожиданная концовка: «Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека; ибо всякое дело Бог приведет на суд».

Мир создан для суда? — Недосказанность. — Это как полагать, будто школьные предметы придуманы для пятерок и двоек, общественные дела — для отчетов о них, оценка граждан по баллам — судьба их. Ошибка! Будущее формализма — в печатях антихриста. Без смысла — никуда. Какой же он?

Об этом новый наш раздел —

И вот взошла заря небесной вечной новизны

Не лишился Бог вечно-творящей силы! «Отец Мой доселе делает, и Аз делаю»» — говорит Христос, готовя мир к непредставимому. Напрасно ли и в нас вложена искорка божественной творящей силы? Не напрасно, —, но чтоб возжечься ей Духом в пламень небывалой жизни.

Пророки Ветхого завета «глаголом жгли сердца людей»: взглянув за горизонт, проповедовали неслыханное. Христос скажет: «Исследуйте Писания… они свидетельствуют о Мне». Подали Ему для чтения книгу Исайи. Открылось пророчество о Мессии, произнесенное за 750 лет до момента, когда его начал читать Христос. Закончив чтение, отложил книгу. Глаза вперены в Него в жажде истолкования. «Ныне исполнилось писание сие». «Ныне» — громовое слово! Голос Того, о Ком провещевал Исайя, зазвучал сейчас и здесь! «Ныне»: какое это время — равнодушный хронос, фактически счетная линейка часов, веков, тысячелетий, конвенций, планов, договоров, сроков, будильников? Ее не будет в Царствии, ибо не вправе материя командовать духом. Нет, «ныне» — время не физикалистское. Оно живое, трепетное от биения вечности в нем. В греческом тексте Евангелия и в до-евангельском греческом переводе книги Исайи (в Септуагинте) стоит другое слово: кайрос, время блаженного шанса вечности. «Се, ныне время благоприятное, се, ныне день спасения», — воскликнет апостол. Кайрос, — время само по себе благоприятное. Усиление кайроса эпитетом родило ликующую тавтологию вроде светлейшего света, блаженнейшего блаженства.

Святой Дух, неотделимый от Божественного Слова, начал свой труд в народах, возжигая сердца вестью о Царствии Божием. Вот он — открывшийся смысл творения мира! Благодать Духа помазывала умы и сердца красотой в уповании спасения, в небесной любви, в свете нетленной радости. Мир ожил, пришел в движение. Бессмертная новизна Евангелия воссияла над поколеньями. Тертуллиан схватил нерв эпохи: «Все прежнее изменено…Новая благодать Божия все плотское пременила на духовное, отерши, так сказать Евангелием своим всю древность как бы губкой».

Библия, по которой создан мир, открыта на новой странице. Беспределен человек в беспредельной мысли Бога о нем! Ветхий завет завис на двоеточии, в ожидании ответа. Двоеточию ответит точка? Она уныла. Двоеточию ответил знак небывалый; нынешний восклицательный, — он раньше пылко звался удивным знаком (у М. Смотрицкого), удивительным знаком у М. Ломоносова. Удивление — от дива, диво — от индоевропейского корня Теос, Деус (Бог). Удивление божественно. Оно — отражение Божьей славы в раскрытых восторгом очах. Мир удивился навсегда: он создан для Царствии Божия. Недостаточно эпохи закона. Пришла эпоха благодати. Человека обожит наитие Святого Духа. Вся история — предисловие к вечному чуду. Упоение творческого восторга поднимет цивилизацию, насыщенную небывалостями.

Не все просто. Из-за нас. Фундаментальную неоднородность истории Христос представил в образе поля, на котором до жатвы совместно произрастает пшеница Божия (сыны света) и плевелы (упертые дети тьмы). История испытает, кто есть кто. Никому во Вселенной не ускользнуть от выбора, ибо соединиться с Любовью можно только доброхотно, не из-под палки. Но и сознательно решиться на выбор зла можно лишь по злоупотреблению свободой воли, дарованной нам для обожения в Царствии Божием. Каждая секунда жизни, в том числе и текущая, являет собой суперпозицию двух возможностей с обязательным выбором одного из двух перво-жестов души: открытости свету или согласию на герметизм в «незалежности» от света. Каждый шаг — либо к могиле, либо к лучам славы, как провещал прок Малахия: «А для вас, благоговеющие пред именем Моим, взойдет Солнце правды и исцеление в лучах Его». Онтологическая стрела времени неудержимо летит в Царствие, а дьявольское своеволие соскакивает в бездну, лишь бы остаться в аутизме самомнений. Перелом к Божественной новизне истории непреложен, но плевелы в противовес ей придумают свою бутафорскую формальную новизну выкрутасов.

Восторг же истинной новизны дышит вечностью, Духом Божиим, Царствием Небесным, истинной свободой и необъятным простором бытия.

Как жить человеку новой эры, — в атмосфере чудной новизны? Она родит Моцарта — бессмертный праздник освеженья духа. А что увидим в самих шедеврах? Что есть развитие в них, от которого не оторваться вниманьем восхищения? Как учить динамике восторга исполнителей? И к всеобъемлющему делу фундаментальной педагогики человечества вопрос: как учить тому, чему научить невозможно?

Ответ в заключительном разделе моего выступления —

Творение вечной новизны как синергия

Слово идет от апостола Павла, назвавшего христиан синергами, то есть соработниками Бога. Соработниками в чем? В приближении Царствия. Мы — сотворцы его, непредставимого. Вот источник вечной новизны: в каждой частности — перспектива бесконечности в богообщении, crescendo достоверности бытия. Потому-то и не оторвать взгляда от красоты.

Каково место творческой способности в душе? — вопрос христианской антропологии. «Живу Я!» — несется из Библии самооткровение Бога. И человеку предложено жить — в меру близости Ему, соединяясь с Ним триадой сил: умом, сердцем, волей.

Ум — для зрения истины в лучах ума Божия.

Сердце — для любви Божией в восхищении красотой славы Его. «Христос в нашем сердце любит, производит кротость, доброту», — говорит Порфирий Кавсокаливит.

Воля (сила, вызывающая изменения в бытии) — для насыщения ее творящей силой Божией в подвиге жизни. Вот этой-то подъемной силой, говорит Христос, и «берется Царствие Божие, и употребляющие усилие восхищают его». Воля Божия — пища нашей воли. «Моя пища, говорит Христос нам в поученье, есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его».³

Исцеленной покаянием воле дана власть собирать силы души воедино, в направлении высшей цели. Воля — сила векторная: верность смыслу бытия в соединении с волей Божией ради уготовления к Царствию.⁴ Она же держит на себе высшие духовные силы доверия-веры-верности-надежды-любви.

Преображенная синергизмом воля — двигатель истории, движительная сила развития в музыке, строительная энергия формы. Без творческих усилий угодить Богу и укрепиться благодатью невозможно. Что ум без волевого устремления к цели? Тряпка фантазий. Цель ума задается и удерживается творческим служением воли, которая уже не трафарет для ума, а простор откровений. Что сердце без творческого служения красоте любви Божией? Жижа мечтаний. Сердце наполняется благоуханием от служения воли.

О том учат и гении человечества.

По определению Баха, музыка — «служение славе Божией и освежение духа». Ты послужи красоте славы, —, а божественный восторг обязательно обымет твою жизнь, возликует свежестью вечная юность твоя. «Величит душа Моя Господа, и возрадовался дух Мой о Бозе Спасе моeм», — учит нас своим примером песнь Пресвятой Богородицы.

Если же нет нашего воспаряющего усилия — нет и подхватывающей энергии свыше. Мертв такой человек. Мертва его жизнь. Тогда, говорит Бах, перед нами уже не музыка, а «шум и дьявольская болтовня». Все, все на свете: законодательство, система образования, хозяйственная деятельность, — становится тогда рутиной и дьявольской болтовней.

Чего хотим? Торжества мути? Нет, света вдохновения. По Чайковскому, для восприятия вдохновенья нужно усилие готовности. «Я подвиг силы беспримерной готов сейчас для вас свершить». Жертвенной жаждой подвига подтверждается любовь. Она не слякоть приятностей. Без готовности к подвигу нет и притока вышних сил. Закон синергии неотменим.

По Рахманинову, нельзя выйти исполнителю на сцену без чувства миссии. Миссия — посланничество. «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей». Но что предшествовало миссии? «Духовной жаждою томим!» Жажда! «Блаженны алчущие и жаждущие правды». Все заповеди Христа синергийны. Ищите, просите, стучите. Ищите прежде Царствия Божия. А за дарами Бог не постоит.

Заповедью синергии пропитана всякая клеточка высокой музыки. Мотив — значит «движущий». Куда движущий? Живет ли в нем Царствие, или, как в попсе, там бешенство самости, дьявольский аутизм? Ему ли хотим учить детей? Мы изверги? Да прозреет музыковедение к видению главного!

Чем полнится цезура? Почему на могильном камне Шнитке изображена пауза, а под ней указание fff? Такова пронзительность небесной тишины. Как учить полифонии? — как «искусству изготовления скелетов» (по выражению Бетховена)? Как преподавать гармонию? — прилаживая винтики грамматик или радуясь жизнодательным мыслям Божиим? Почему отказ от пламенных кадансов привел к эпохе декаданса? Кадансы — вещь стратегическая. Без кадансов славы начался оккультный «серебряный» век. Затем Землю накрыли столетия апокалиптического богоборческого времени, названного Новейшим. Но пророческая музыка Прокофьева (вспомним коду Третьего фортепианного концерта) показывает миру, как празднично жить в эпоху пред вторым пришествием Христа, на предыкте к Царствию.

Надо зреть в корень музыки и ее пронизанной синергизмом формы. Форма — значит красота, — учит нас Глинка. А мы увиливаем от главного, от красоты обновляемого синергизмом бытия. Невозможно перечислить все стратегические запасы музыкальной формы, наполняемой синергизмом богообщения. Отсылаю желающих к материалам моего курса анализа в электронном издании «Музыка в заметках» (раздел «Профессор В. В. Медушевский»).

В синергии небывалостей — ключ к жизни подлинной, обоснование Фундаментальной педагогики человечества, как науки наук, художества из художеств.

Как научить человечество тому, чему научить невозможно? — Навыком синергии: подводя людей к Тому, от Кого — вдохновение, озарения, откровения, жизнь небывалая, вечно новая. О Фундаментальной педагогике издана малая моя книга, сейчас пишу большую.

Итак, пафос моего выступления: вперед! — к вечной новизне! Где всякая деталь — бескрайняя перспектива радости и путь в вышину! Альтернативы бессмертью красоты нет. Противоположность обновляющей силе Царствия — тупик тупости в аду.

____________________________________________________