Природа музыкально-исполнительской реальности

Откуда такая тема? ¹ Она — частное проявление глобального вопроса человечества на всем протяжении его истории: о природе реальности вообще. С нее и начнем.

Реальность — то, что есть. Но не поверхность бытия, не столы, не стулья. А то, что в сущности всего, в глубине. Там, где причины, ответы, ключи к бытию, ориентиры жизни. «Скрытая гармония сильнее явной», — утверждал Гераклит. Ищите невидимое Дао, которое управляет всем, — призывал Лао Цзы. По Аристотелю, за физикой стоит метафизика — и там причины, там ключи. Там ответы на вопросы «что», «как», «почему», «для чего». Именно оттуда мы узнаём, что мир есть возможность, как скрытое бытие, и мир как действительность, которая перед глазами. Проявленное и непроявленное бытие. Парменид и элеаты критерием искомой сущности поставили онтологизм — тождество бытия и мышления: бытие разумно, мышление бытийственно.

В монотеизме Бог уже на непререкаемо первом месте. Он — Реальнейшая реальность, Творец мира, потому и причина всех вещей. «Если Бог на первом месте, то и все вещи на своих местах» (Августин Блаженный). Каждая из них в глубине своей — мысль Божия о ней, малый логос бытия, по Максиму-Исповеднику.

В этом месте сердце музыканта вспыхивает. Гармония доминанты: что держат исполнители в своих руках: скучный винтик, вывернутый из функциональной системы гармонии, или огненную мысль Божия? А как сыграть паузу? Неужели холодным отсчетом долей? Здесь водораздел между серостью и гениальностью. Из винтиков бессмертная красота не свинчивается. Красота воспламеняет души восторгом истинной жизни, поднимает цивилизации.

Но продолжим мысль о всебытийной реальности. «Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий. И сказал: так скажи сынам Израилевым: Сущий Иегова послал меня к вам». «Сущий, — комментирует Иоанн Златоуст, — означает вечно пребывающий и безначальный, подлинно и всецело пребывающий». «Имя «Сущий», — объясняет Григорий Богослов, — действительно принадлежит собственно Богу и всецело Ему одному, а не кому-либо прежде и после Него, потому что и не было и не будет чем-либо ограничено или пресечено».

Новейшее время, определившее себя богоборчески, устремилось к материи. Ленин призывал докопаться до её субстанции², где лежат причины.³

Физики докопались. И что увидели? Фундаментальную неопределенность. Неявное, неопределившееся бытие, которое для перехода в действительность нуждается наблюдателе и определяется в зависимости от того, что он хочет узнать. Получается, что даже и материальное бытие, в мельчайших своих проявлениях есть общение? ⁴

Дальше — больше. Степень возможности перехода в действительность допускает измерение. Эта величину назвали вероятностью. Математический аппарат теории вероятностей подключили к анализу.

Искавшие однозначной предопределенности были в шоке. «Бог не играет в кости», — заявил Эйнштейн, полагавший, что все предрассчитано заранее, а неопределенность — от нашего незнания. «Эйнштейн, не решайте за Бога, что Ему делать», — возражал Бор, веривший, что неопределенность фундаментальна. Кто прав? Математические неравенства Белла предсказали путь статистической проверки. Эксперименты подтвердили правоту Бора: измерение не ликвидирует наше незнание — наблюдаемых при измерении свойств до измерения просто нет! Они рождаются под нашим взглядом.⁵

Если обобщить, то значит, и избираемая нами вера или идеология (вера с отрезанным Небом) определяют и свойства избираемой судьбы? Значит, установка «музыка — язык эмоций», и «музыка — язык «служения славе Божией и освежения духа» (как верил Бах), должны давать в корне различные результаты в исполнении?

Квантовый мир открыл безграничные перспективы для развития технологий, начиная от квантовых компьютеров и искусственного интеллекта до квантового шифрования, которое принципиально не может быть дешифровано в силу уникальности квантовых событий. Китай запустил квантовый спутник с перспективой создания квантового интернета. Потоки «спутанных» (tangled, то есть, сцепленных общим происхождением, знающих о судьбе друг друга) частиц предлагают направить в «черные дыры», чтобы их возлюбленные братики на земле тут же сообщили нам о тамошнем бытии.

Ныне открылось: квантовый мир похож на программы компьютерных игр. Возникла гипотеза компьютерной симуляции бытия. Поп-культура подхватила её (фильм «Матрица»). Вероятность того, что мы не живем в компьютерной симуляции, равна «одному на миллиарды», — полагает веселый кумир современной молодежи Илон Маск. А кто создал симуляцию нашей Вселенной? — Другая сверхразвитая цивилизация — отвечает веселый человек. А ту, сверхразвитую?

Какая сила принуждает людей к безвольному фантазированию? Игрушки, грязные притом, — последняя цель жизни и мироздания? Любовь долой? Томящие бессмертной красотой шедевры — долой? Ответственность — долой?

Святые отцы утверждали: человек ответствен не за невежество (это следствие), а за бешеную страсть неведения. С чего вдруг люди взяли, что бытие не ответчиво? Зачем нам дан ум — сила вопрошания для видения истины? Зачем и сердце, сила любви и восхищения красотой Создателя? Разве жажда не была б нелепостью без воды в мироздании? Взывания — для озарений, откровений, для шедевров красоты, вдохновенного бытия. Святые отцы советовали всегда следовать за главным вопросом: ради чего? Время мотивировано будущим, ибо стрела времени выпущена не случайно. Достойно ли человека думать, будто последней целью бесконечных по точности предрасчетов бытия были геймеры? Веселые фантазеры не замечают хулы и клеветы в себе? Изнутри самости собственная тьма не видна. Нужен хотя бы лучик света. Свет всемогущ, однако, не насилует воли человеческой. Еще ли ожесточено ваше сердце, что не видите истины? — поучал Христос даже и апостолов. Невидимо стучится Он и в сердца геймеров…

А те спрятались в игрушки, как согрешивший Адам спрятался от Бога в кусты. До того светоносный первоангел Люцифер, сбежав от Божественной любви в аутизм, тут же превратился в сгусток злобы, безобразия, лжи, получил соответственно новое имя дьявола. Человечество противилось его коварно-завистливым внушениям, старалось сохранить в себе первозданный и богозданный жест раскрытости: устремлением жизни — к блаженной вечности, ума — к истине, воли — к благу и благости, сердца — к любви в осиянии красоты. Так, центростремительно (богостремительно) поднимались в истории цивилизации. Новейшее время ознаменовало себя глобальным поворотом вектора — он стал центробежным. Оставлена молитва, жажда извращений теснит чистоту и целомудрие, богоотступный аутизм разрознивает человечество на атомы, сбивающиеся в стаи по интересам. Вражда разделила мужчин и женщин, рассорила поколения. Тьма, впрочем, не всеохватна. Христос указал на фундаментальную неоднородность истории, сравнив ее с полем, на котором до жатвы совместно произрастают пшеница и плевелы. Размножившиеся плевелы не изведут все же пшеницу.

Потому и мы ныне имеем блаженную возможность говорить о красоте музыки, всегда почитавшейся божественнейшим из искусств.

Разве она — не достойнейшая сфера бытия? Не физикой же единой жив человек! Все, что открыла квантовая физика, есть и в музыке: фундаментальная неопределенность, ожидающая нашего взгляда, суперпозиция состояний, вероятностная организация возможностей ради свободы, корпускулярно-волновая природа реальности, необходимость выбора для перехода возможности в действительность, сопряжение абсолютной уникальности и всеохватного голографического единства, где целое светится в каждой детали. Эти соответствия — важные составляющие красоты.

Но в высокой музыке есть то, что бесконечно превышает всякую физику. Человеку как образу Божию дана возможность, перескочив через материю, начать прямой диалог с Богом — как духу с Духом. Для того ему дана внутренняя реальность души, отличная от материальной. Она начинается с простейших ощущений, например, света, привязанного к электромагнитным колебаниям, но обладающим и автономностью. Точно так же и звуковые ощущения — нежные, светлые, теплые или злобные — не то же самое, что колебания частичек воздуха. И именно из них, а не из колебаний воздуха, складывается музыкальный язык духа и богообщения. Не акустика командует смыслом, но именно красота, как восхитительная энергия богообщения определяет то, какие именно звуковые возможности и как будут привлечены к бытию Духом красоты. Высокая музыка открывает человеку настоящую его природу как собеседника божественной красоты.

Нам потребуется конкретный материал для анализа, чтобы подтвердить сказанное. Пусть это будет жанр Фантазии, а конкретно — шедевр Моцарта, Фантазия ре минор. Ничего общего нет в ней с легковесными фантазиями Маска. А что есть?

Фантазия Моцарта d moll

Всякий жанр, равно как и человек и народ, имеет свою особенную энтелехию — бесконечную цель, вложенную в него как суть. Этим жанры и люди отличаются от булыжника, который не несет в себе чудесной сопряженности данности и заданности, образа и подобия. К. Чапек иронизирует: «Я долго и трудно работал над собой именно для того, чтобы стать булыжником». Фантазии булыжника не основательны. Булыжник не несет в себе искры Божией, стремящейся разгореться в пламень небесной любви. А в жанрах и людях она живет. Жанры, как и люди, задолго до появления на свет были увидены свыше в неописуемой светоносной красоте, и только лишь открываются в истории, из возможности переходя в действительность. Условие и задание для музыкантов: они должны быть небесно-зрячими. Моцарт был таким музыкантом.

Как передать сущностный дух классицистской фантазии? Перефразируя Фонтенеля, можно спросить: «Фантазия, чего ты хочешь от меня»?

Века ускоряющейся секуляризации сделали свое дело: слух, ум и сердце огрубели. Для нас фантазия — нечто вроде своевольных мечтаний.⁶ Так легковесно играть шедевр Моцарта нельзя. Мечтания безвольны, бесцельны, а классическая фантазия проникнута серьёзностью и духом глубоких исканий, которые требуют активного участия молитвенной воли. Заповедано нам: ищите — и обрящете. Ищите — не как грибы, но в готовности услышать и откликнуться на зов Божий. Эта религиозная нотка не поддается изъятию. Иначе фантазии распадется в бессвязность попурри. Вольность синтаксиса и формы, свойственная фантазии, мотивируется не дурашливой спонтанностью и не психизмами, а вслушиванием в сокровенное. Это сугубо онтологический и синергийно-диалогический жанр.

Общее композиционное тяготение

Сопряжение «ищите» и «обрящете» образует крепчайшую связь, наподобие магнитной: притяжение двух полюсов взаимно, и оно возрастает. Изначально оно сцеплено верой в то, что искомое существует, доверием к искомой полноте и радости бытия, надеждой, которая не постыжает и зовется также упованием.⁷

Всепроникающая заповедь «ищите и обрящете» составляет глубинную основу всех форм светской музыки, но в жанре фантазии она обнажена. Возрастающее тяготение — крепчайшее основание её формы. Форма при этом не может быть априорной: ведь очевидного не ищут — того, что пред глазами или в руках. Искание же сокровенного естественно отпечатлевается в свободе и уникальности строения.

Эту свободу мы и наблюдаем в «ищущей» половине формы. Вторая половина, соответствующая обретенной радости, предстает в типовой форме, песенной в данном случае, с кодой. То, что получилось в целом, относимо к классу форм, по почину В. Протопопова называемых контрастно-составными. Это техническое название, не претендующее на раскрытие сути. Составляются вещи. Энергии же не составляются, а сопрягаются. Красоту сопряжения энергий «наших» — инициальных, взыскующих, уповающих, и небесных — отвечающих, утешающих, подхватывающих — и следует сделать целью исполнительского анализа шедевра.

Когда я в детстве играл его в классе общего фортепиано, то обижался на композитора: как мог он божественную красоту минорной части испортить легковесной песенкой в конце? Я не чувствовал энергийной красоты формы! Мажорная часть — не арифметическое слагаемое, не формальный довесок, а блаженный синергийный ответ в осиянии небесной радости.

Но нужно искать. Райского ответа не будет без композиционной энергии искания: ведь насильно дары не навязываются. Получится школьная контрастно-составная форма. Шедевр же учит нас правильной жизни в вере, надежде, любви. Присмотримся к небесной педагогике музыки.

Высокий прообраз вступления

Начать ли шедевр прямо с темы? Тогда мы не поймем, что пред нами откровение, проблеск чего-то необыкновенно важного, что могло бы изменить нашу жизнь и участь в мире ином. Не сможем схватить, упустим шанс — будем жалеть вечно.

Великая ответственность ложится на вступление. Чтобы услышать требуемый характер этой типично фантазийно-фигурационной фактуры, полезно привести на ум библейские прообразы. Пророк Божий Елисей позвал гуслиста, и под его игру сошел на пророка Святой Дух и он пророчествовал.

Современный музыкант своим духовным хладом не позволил бы излиться Духу Святому, Который не действует насилием. «Се стою и жду, не откроет ли кто». Невнимание оскорбительно для Духа нездешней красоты. В библейские времена в присутствии пророка сердце гуслиста было едино с ним, проникнуто молитвенной внимательностью в ожидании чуда. Так, музыкально, было принято пророчествовать в школах пророков.

Онтологическую глубину вслушивания и нужно передать пианисту. Пальцами ли играются фигурации? Духовное внимание интегрально: пальцы неотрывны от слуха, всей души, духовного сердца. Онтологическое внимание симулировать невозможно. Предощущение глубины должно быть подлинным. Тогда и туше, и звуковедение волны и сладость педальной атмосферы⁸ пробудят духовное внимание в слушателях.

Фигурации, когда они не сопровождают мелодию, тоже сочиняются так, чтобы в них можно было вслушиваться как в тайную беседу. В Первой прелюдии ХТК Баха две восходящие линии не пополам делят такт, но в точке золотого сечения, в числах Фибоначчи, 5 и 3, притом так, что три последние нотки повторяют предыдущие, но, словно бы отзвук с Неба, в иных метрических значениях. А как в Фантазии? Чтобы увидеть красоту решения, попробуем сгруппировать нотки строго по три: какое уныние и скука! А где же свобода речи, где спонтанность, так необходимая жанру фантазии, где диалог? В шедевре не так. Распределение нот в руках дают встречную группировку по четыре звука с соответствующей игрой метрических акцентов. Левая рука утверждает опорность примы трезвучия, правая возносится к теркции, как к небу. В целом получается вздох, как в сопровождающем пласте начала Реквиема Моцарта, когда басам отвечает устремленный ввысь, скорбный, но в вышней надежде отклик альтов тоже на терции.

Еще одно свойство сольной фигурации: в пределах одной гармонии ячейка звучит дважды, по схеме ааbbcc… Зачем эта бинарность, подобная парности глаз, рук, ног, ушей? Согласно гипотезе Джейнза, межполушарная асимметрия мозга функционировала в древности так, что в правом полушарии слышался полный смысла голос Божий, а левое раскладывало его на слова. И в музыке слышится эта диалогичность. Первая ячейка фигурации — откровение новизны в гармонии. Слушатели должны убедиться: они в потоке богообщения, а не в слежении за перебиранием клавиш. В цезурах⁹ перед новой гармонией мы слышим, как в человека входит новая мысль Божия. Потому они глубже, нотки весомее. А повторяющаяся на той же гармонии фигурка — не для запоминания (того мало, низко, технологично!). Она для отклика в душе. Освоенная сердцем, отзывается жизнью. Не акт информационного запоминание, а начало богообщения. Не краешком ума принимается красота, а глубиной бытия.

Синтаксическая организация вступления строится по обычным законам мелодического синтаксиса: содержит в себе дробление, за которым следует расширенное замыкание. В момент дробления (с седьмого такта) фигурка сопровождения изменена: задержания — словно взмах крыльев. Крылышки надо исполнительски услышать, в них раскрытость надежды, они диалогически отвечают левой руке. Не ободрится надежда, не раскроет глазки — как тогда мотивировать широчайший результирующий возлет заключительной фигурации? Невероятный ее амбитус, простирающийся от третьей до большой октавы — проявление раздвинувшейся до вечности души. Существен долгий спуск. Нисходящие движения как бы упокоевают нашу инициальную активность: душа отдается небесной благодати, насыщается ею до готовности к приятию чуда. Доминанта, гармония восхищения и трепетного ожидания, составляет основу синтаксической и композиционной функции предыкта.

Последняя, генеральная пауза-фермата вступления. Она вся пропитана будущим. Напоминает состояние мира в фотонную эру. Нет еще протогалактик, ни звезд, ни Солнца и Земли, ни нас самих как материальных тел. Вселенная до предела плотности заполнена сиянием. Но в ослепительности изначального света таится будущее. Такова музыкальная пауза.

Она, самое сильное средство онтологической выразительности, парадоксальна до крайности. Звуков нет, музыка есть. Не музыка даже! — Больше: концентрат, квинтэссенция музыки! Квинтэссенция переводится как «пятая сущность». В звуках она тоже есть, но скрывается за ними. А теперь, в тишине, вышла на авансцену. «Пятая сущность» музыки — сила небесного восторжения: нашего и не нашего одновременно, благодатно-синергийного. В отсутствии сути — серая бессмысленности жизни и искусства. Исполнитель, овладевший цезурой как пророчеством (в разных её масштабах), — овладел всем. С таинственно-прекрасной сосредоточенной тишины начинает исполнение гениальный музыкант. Инициальная — вопрошающая, надеющаяся и возвышенная — тишина необходима, как и заключительная, отграничивающая потрясенное красотой состояние души от обыденного. Нужно время, чтобы душа спустилась с Небес на землю, осознав разницу. Сакральность завершающей тишины исполнитель показывает удержанием рук у рояля и иными способами.

А в паузах с ферматой в Фантазии живёт жажда откровения. При подходе к теме — crescendo искомой близости Бога в чувстве предстояния. Если фермато тишины дослушать, то уже не от земли, а с Неба, как величайший дар откровения, спустится в таинственной тихости первый звук темы.

Первая тема как откровение

Чудесная тема начинается с выдержанного звука — символа вечности, простертой над воспаряющей псалмодией аккомпанемента. И после легчайшего возлета нисходит на землю парящей поступью благодати. Как это сыграть? Небесное эхо запаздывающей педали желательно. И тут же — нежное движение нашей надежды на приеме al niente (воспаряющем улетании в небеса). Небесное нисхождение послушливо откликается. После повторения двутакта (в структуре дробления с замыканием 22112), в пятом такте — динамический контраст. Что это? Вопль души? С требованием? Нет, то было б духовным хулиганством. Лучше вопиять с кротостью и упованием (опять же прием al niente). Тогда мотивируется и чудо шестого такта. Мотив кажется новым, но он — повторение пятого такта. Неузнаваемое его преображение исполнительски подготовлено приемом al niente — именно нежностью и доверительностью прошения. И очень важно улетающее al niente в восьмом такте.

Нет более сильного выражения для ищущих усилий духа, чем этот прием. И с каждым его новым появлением его сила накапливается и невидимо несется к окончанию пьесы.

Пока же — новые осложняющие обстоятельства.

Семантика тональности d moll производна от второго средневекового модуса, известного по латинской секвенции XIII века Dies irae, многократно цитировавшейся в музыке последующих веков. Мысль о смерти как ответственности предстает в двух ипостасях — грозной и жалостливой (например, в увертюре к Дон-Жуану Моцарта, в его же ре-минорном фортепианном концерте). Нечто подобное видим и здесь.

Как откликнуться на фатальный образ? Убежать, скрыться в страхе? То было б неверием и низостью. Наоборот, устремиться в вере. Потому сыграем отклик мягче, с интонацией нежного прошения, все более порывистого. И вот неожиданный обрыв на уменьшенном трезвучии, огромная, в темпе adagio, генеральная пауза на такт с ферматой. Как ее играть? Отсчитывать доли? Куда упереть взор? В руки? Нет ничего глупее. Умный взор души приближает, привлекает к себе то, на что ни упадет. Бог, видя устремленный к Нему взор, идет навстречу в несказанности благодати. Тайна духовного всматривания — содержание и мерило сверхдолгой паузы.

Так мотивируется возвращение первой темы в тональности минорной доминанты.

Два пассажа presto. Они не тактированы. Откуда взять агогическую свободу? Из внимания к реальности общения, прошений и устремлений воли. Первый пассаж начинается с повторения предыдущей патетической интонации. Очень красиво. Услышали? — Значит, тут же найдется и правильное зачало пассажа. Было томление? Так ринемся же к цели в отваге и вере.

А на хроматическом подъеме к последнему проведению темы надо успеть истончиться в готовности к небесной тишине. Ибо грубостью души неотмирность не познать.

В последних паузах с ферматами сердце должно подготовиться к восприятию небесной радости во второй части формы.

Подведем итог первой половине формы. Где внимание, там энергия. В высокой музыке — не наша только энергия. Не мы только влечемся — и нас влечет чаемая радость. Взор внимания притягивает взгляд Неба. Сила притяжения становится взаимной, синергийной. Повтор усилий умножает чувство достоверности бытия. Так осуществляется то, что в Библии называют «от силы в силу» и «благодать на благодать». Предела близости нет. Только так, из чувства предстояния можно расслышать радость не побрякушечную, но ту, которая простирается в века. Так осуществляется первое задание формы. Вот к чему было обилие пауз с фермато, приемы al niente, обострения драматизма, дерзновение духовной отваги в пассажах presto.

Почва подготовлена. Точка искомой близости достигнута. Теперь важно, как сыграть мажорную часть. Чтобы радость не стала дребезжащей и пустой, как погремушка, надо с первой же воспаряющей сексты мажорной темы раскрыться свету, возлететь к нему. Его сиянием обласкать задержание в конце второго такта. (В порядке научения в эти нюансы микроинотонирования полезно вглядеться, словно через микроскоп, в медленном темпе, освоить мысленным пропеванием). Тогда и в быстром темпе мотивы не станут равнодушными бесчувственными прыганиями. В последующих движениях радости тоже много неожиданных поворотов. Нужно не пропустить без внимания ни одной цезуры, чтобы и в радости воспарять в бессмертном приеме al niente. Например, — в окончании первых предложений обоих периодов. Откуда ж почерпнуть восторг освежений и веселой живости мысли, как не с Неба? Здесь радость первой встречи Адама и Евы, когда в одном сердце на двоих вспыхнул огонь Троической Божественной любви. В коде брызжет энтузиастическая энергия. Здесь еще больше сверкающих контрастов, больше метрической упругости, активней артикуляции пальцев, четче ритм яркими звездочками вспыхивают акценты вершинок, восторженной танцевальности. В завершающей пьесу отважной ритмической чеканности аккордов — обретенное свыше дерзновение к Богу в чувстве единства земли и Неба.

Главная задача фазы «обрящете» — исполниться радости нездешней, достоверной, с Неба извергнувшейся. Чем больше контраст предыдущим энергиям искания — тем лучше. Тогда в сопряженности двух своих разделов вся форма станет упругой, живой, а не по-ученически контрастно-составной.

Наша статья тоже задумана в контрастно-составной форме. Удалось ли сделать её живой и цельной, как у Моцарта? Моцарт сверхгений, солнышко человечества, высоты его творений не достичь.

Нам же потребуются дополнительно несколько подытоживающих слов.

Реальность едина и вместе разнообразна. Заповедь «ищите и обрящете» не одинаково выглядит в Фантазии Моцарта и в исканиях физики. Музыка открывается притягательному зову неотмирной красоты. Физики вопрошают об устроении священной материальной среды обитания призванного к обожению человечества.

А откуда фундаментальное единство? Над сущим — Сущий. В полярной системе координат действует «круг аввы Дорофея»: Бог — центр, люди радиусы; чем ближе к Богу, тем ближе меж собою. И не только люди. В отношении к языку, в науках и искусствах, во всех сферах бытия и мышления действует та же пропорция расстояний. Чем выше взгляд, тем больше слиянности и в понятиях. На предельной вершине категории истины, красоты, любви, вечности, жизни обнаруживают полную нераздельность. Может ли истина быть безобразной, злой, мертвенной, не вечной? А чем дальше от Солнца правды — тем разрушительней последствия для земли.

«Мир есть училище богопознания», — писал Василий Великий. Ради того и выглядит он как сущностная и учительная голограмма. Всякая его часть воспроизводит в себе целое, служит подсказкой для других сфер. Какая радость — быть зрителем и свидетелем всеохватной и всеединящей славы Божией, питаясь энергиями богомудрия! Почему не хотим знать этой радости и зачем прячем ее от детей? Всякий участок времени — от крохотной межфразовой цезуры до истории как целого — имеет сходное строение. Во всем присутствует смысловой вектор, надежда, выбор. В моей статье «О динамическом контрасте» (1967) я использовал математический аппарат теории информации для анализа сильных и слабых связей-ожиданий. А в этой статье, надеюсь, мы почувствовали, сколь великая онтологическая красота стоит за ними? Время растягивает их по горизонтали, а смысл их растет ввысь в вечном просторе богообщения.

Эти два вектора можно отчетливо почувствовать на примере псалмодии. Возьмем, например, «Грезы любви» Листа или центральную медленную часть фантазии Шуберта «Странник».¹⁰ Мелодия псалмодически впевается в один тон. Что это — череда повторов? Нет, повторы — только для упрямых поклонников безвольной виртуальной реальности. В высокой же музыке реальность подлинная. Высокая музыка — тоже училище бытия. В ней, говоря словами Библии, мы тоже учимся восходить «из силы в силу», и «благодать на благодать». Высшее бытие из сокрытости возможного через наши повторяющиеся усилия и укрепляющую поддержку свыше восходит в стадию действительного бытия. Вот смысл музыкального развития.

Исполнительское внимание гениев родственно молитвенному вниманию святых. Великий чудотворец Иоанн Кронштадтский пишет: в молитве есть такой момент, когда точно знаешь, что прошение принято и никакая сила этого решения Божия не отменит. Сходного состояния высшей неотменимой достоверности ищут музыканты.

Проведем опыт. Равнодушно простучим мелодию Листа: так, в безразличии к смыслу и в нечувствии реальности живет мир. А теперь вникнем в мелодию заинтересованно, с жаждой достоверной крепости бытия — и реально почувствуем приток жизненной энергии с каждым новым звуком псалмодии. В высокой музыке присутствует этот обертон аскезы, то есть упражнения в близости Вышней любви по написанному: «Приблизьтесь к Богу, и приблизится к Вам».

Современная физика слегка приоткрыла предрасположенность материального устроения мира к возможной всеохватности общения в любви. Как скрытой до времени возможности через вероятие любви и красоты раскрыться в реальности Царствия? Небесная красота музыки во множестве отраженных в ней исторических обстоятельств прокладывает в сердце стези богообщения. Науки, искусства, все сферы жизни в совокупности образуют то, что можно назвать фундаментальной педагогикой человечества, предмет которой — научение жизни в истине и благодати. По аналогии с корпускулярно-волновым дуализмом в физике и фундаментальная педагогика раскрывает себя структурно и синэнергийно. В последней глубине ее — «любовь, что движет Солнце и светила», в осиянии красоты и милости, в крепости духа. Ради свободы воли существует вариант «озлился и не захотел», равно как и антипедагогика растления. Выбор неизбежен, Каждый выбирает свою судьбу пред лицом вечности.

__________________________________________________

¹ _{Статья по выступлению на международном симпозиуме «С. Рахманинов: на переломе столетий» (Харьков, 27 марта-1 апреля, 2019).}

² _{Поясним термин. Субстанция — латинская калька греческой «ипостаси» (подосновы). По-русски — 2 сущность (не Сущий, не Иегова). А в церковнославянском переводе богословского термина Ипостась — Лицо. Имя Сущий в равной степени относимо и к Духу Святому. «Живу Я» — непрестанно несется из Библии самооткровение Бога. Как жить вне всеединящего вечного Духа любви? А как может быть «Я» без самосознания, без вечного Логоса (Смысла, Мысли)? Когда святые отцы свыше открытой истиной взглянули на человека, созданного по образу Божию, то и его назвали ипостасью, личностью. В отличие от индивида (например, будущего Чайльд Гарольда) личность не рвет зубами свою божественную природу на части, но, включаясь любовью в любовь Божию, небесной любовью же включает в себя и людей, и все творение. Так возникает Царство Божие, которое и есть и будет, откроется после второго пришествия Христа в славе.}

³ _{ПСС, т. 29, с. 142. 3}

⁴ _{Тут же рухнули основания картезианства. «Разумея субстанцию, мы можем разуметь лишь вещь, 4 которая существует так, что не нуждается для своего существования ни в чем, кроме самой себя» (Декарт Избр. произв., М., 1950, с. 448). Проявить себя волной или частицей — зависит от наших вопросов. Наши вопросы и получаемые ответы и есть реальность.}

⁵ _{Почему в фундаменте материи обнаружена вероятность? Сама внутренняя форма слова подсказывает 5 ответ. Суффикс «–ость» — из XVIII века. Древнее же «вероятие», приятие веры — понятие исходно религиозное. Вероятностная основа — для свободы общения Бога и человека. Жить человеку вместе с Богом или в аутичной обособленности — в этих двух случаях разные распределения вероятностей. Святая и обычная вода обладают неравными свойствами. Святой Феодор Ушаков и пламенеющий верой А. Суворов попадали в безнадежные ситуации, но не знали ни одного поражения. Заранее исчисленный централизованный мир Эйнштейна обернулся бы фатализмом, а мы — марионетками. «Свобода есть осознанная необходимость», — лгали философы. Как хорошо, что разработки физиков противостали Гегелю, Ленину, Эйнштейну! Царство Божие не навязывается насильно. Бог не захотел закручивать гайки в творении, дабы оно могло свободно, доброхотно пойти по пути обожения. Вероятность — для веры, доверия, надежды, любви, а формализм законников, восставших на Христа, истекает из мертвого холодного оперирования правилами. Сразу после крещения Русь в лице митрополита Илариона ветхозаветному закону четко предпочла христианский путь благодати (триединства любви-красоты-милости в исходном греческом слове «харис»). Добро не было бы добром, не будь возможности для творения зла, ибо вынужденное добро — не добро. «Озлился и не захотел» (Достоевский) — так и появился дьявол. Так появилась в конце времен и соответствующая ему музыка. Каждый выбирает судьбу в вечности, и музыка, прекрасная или развратная, предоставляет эту возможность во свидетельство его реального состояния близости или далекости от Бога.}

⁶ _{Ее определяли как композицию, образованную свободным течением чувств композитора.}

⁷ _{Будущее и в жизни тоже не просто так скрыто от нас. Неизвестность будущего — условие возрастания 7 живой веры в доверии Промыслу, без чего не может быть и любви как последней цели бытия. «Чем больше любишь Христа, тем больше думаешь, что не любишь Его, и тем больше жаждешь Его полюбить» (Порфирий Кавсокаливит). Тогда входит в сердце радость, то есть Христос, в обилии благодати. А книжная, не ищущая вера мертвит и надмевает.}

⁸ _{Педаль — таинство. Дети и дилетанты обожают педаль. Она грязная у них по немощи слуха. Сама же 8 их педальная радость онтологична, религиозна. От педали звук теплеет, как от любви. Звук жаждет резонанса, буквально — отзвука. Одиноко звуку без отзвука. Нестерпимо, как собачке Белке, навсегда заброшенной в космос. Бытие соборно; ужас абсолютной изоляции от бытия есть ад. А при поднятых педалью демпферах на звук откликается весь рояль. Вселенская отзывчивость бытия — нет ничего радостней этой радости. «Вся тварь с надеждой ожидает откровения сынов Божиих», — вот что провозвещает открытие мастеров фортепианного строительства.}

⁹ _{Цезура (буквально рассечение) — не пауза, но грань (в мозгу есть нейроны, следящие за сходством и 9 различием).}

¹⁰ _{Так ближе к смыслу музыки. В переводе «Скиталец» преобладает безвольная вынужденность, а душа композитра — напряженно ищущая, и в переводе «Странник» это лучше ощущается, что согласуется и особой ролью псалмодического начала в музыке.}